Кама с утрА. Картинки к Фрейду - Страница 21

— Да, брось ты стесняться… Бери-бери, — подталкивала меня Жанна к кассе. — Это же не мои бабки… У Дитера полно. Пусть свинья рассчитывается… Он мне задолжал…

— За что, Жанна? За что он тебе должен? — я не могла представить, что могла дать Жанна богатому немцу, за что тот должен был с ней расплачиваться.

— Да, он мой вечный должник, — насмехалась Жанна, — да, хоть вот за то, что я, молодая и красивая, сплю с этим уродом… разве этого мало?

Подробностей семейной жизни Жанна не рассказывала. Я видела её Дитера и мне он казался вполне приятным, хоть и не симпатичным внешне и староватым, дядечкой. Но он всегда был приветлив, заботился о Жанке, сюсюкаясь с ней, как с ребёнком, терпел её резкие реплики, кажущиеся детскими капризами.

— Интересно, чем ей «насолил» Дитер, в каком месте он урод? И чем он уродливее моего урода… — думала я, пытаясь понять, что кроется за словами Жанны.

В перерывах шопинга мы заваливали в сверкающие неоном кафе, с удовольствием пили кофе с коньяком или заходили перекусить в ставшие модными японские ресторанчики, полакомиться заморской суши. Жанна вела себя несколько странно. Иногда она веселилась, словно была «под градусом» или, лучше сказать, «навеселе». Иногда же становилась задумчивой, подавленной и даже напуганной. Жанна была на пару лет моложе меня, но иногда казалась много старше… В её глазах сквозь внешнюю весёлость пробивался внутренний ужас, вырывающийся наружу в редкие минуты. В такие минуты мне становилось страшно. Жанна знала что-то такое, что было неведомо мне. Но я старалась не думать об этом, быстро переводя свои мысли в другое русло.

— Умные люди учат не думать о плохо, не смотреть страшные фильмы, не дружить с неудачниками… — напоминала я себе вычитанные в «умных» книгах мудрости.

5.

Однажды Жанна заехала без предупреждения, хотя это было и не принято. Когда я, открыв дверь, выдала удивление, она сказала:

— А у меня сегодня день варенья…

— Ой, почему не предупредила? У меня нет для тебя подарка…

— Да не парься, «лучший мой подарочек это ты», — пропела Жанка, проходя в комнату и, как мне показалось, странно посматривая на меня.

Я сразу заметила её возбуждение и подумала, что она уже успела отметить. Её щёки, обычно белые, румянились. Прежде чем сесть на диван, Жанна скинула широкую рубашку и оказалась почти голой — на ней осталась маечка на тонких бретельках, и обтягивающие бёдра и ноги леггинсы.

— Есть предложение, подкупающее своей новизной… давай выпьем, — предложила Жанна, вытащив из сумки, бутылку моего любимого Мартини.

Мы нарезали колбасы и сыра, достали конфеты из холодильника. На улице стояла жара, несмотря на прохладный среднеевропейский климат, и мы шоколад держали на холоде, чтобы он не плавился.

— Ой… и жара в этом году, — протянула Жанна. — Как никогда… А вентилятора у тебя нет?

— Неа… — отозвалась я, укладывая фрукты на плоское блюдо.

— Жаль… слушай, ты не против, если я немного разденусь?

— Давай… — согласилась я. — Кир на работе. Придёт только в шесть, не раньше…

— А что Кир? — спросила Жанна, стянув с себя майку, под которой не оказалось бюстгальтера, — он что… женщин голых не видел?

— Ну, не знаю… как тебе сказать… меня видел. А других — не знаю.

— Он что у тебя… верный муж? Не изменяет?

— Думаю, нет, — ответила я, хмыкнув, представляя женщину, с которой мог бы изменить мой Кир, вернее, не представляя такую.

Жанна лёгким движением руки… стащила майку и леггинсы, оставшись в одних трусиках. Она села «по-турецки», подобрав под себя ноги. Тонкая полоска крошечных трусов, называемых стрингами, врезалась в серединку открывшихся губ, не скрытых волосами — она тщательно сбривала их. Мне стало неудобно, и я перевела взгляд на её лицо. Жанка что-то говорила. Я смотрела на её губы и не слышала слов. Я видела только яркое пятно на лице, которое шевелилось, то изгибаясь в улыбке, то обиженно кривясь… мне выносимо захотелось поцеловать эти губы. Я перевела взгляд на грудь. Маленькие соски, обычно совершенно плоские, теперь призывно торчали… и словно лезли в рот.

В сауне я не раз рассматривала и уже привыкла к её голому телу. Но сейчас Жанна была вызывающе близко ко мне. Да и то, что рядом больше никого нет, играло свою роль. Ощущение, когда ты рассматриваешь других, но не можешь их потрогать, конечно, будоражит воображение. Сознание же того, что ты можешь делать всё, что заблагорассудится, расслабляло и срывало тебя с тормозов. Во мне всё перевернулось. В смысле было ощущение, что съеденный утром бутерброд расслоился в желудке и поднимается назад к гортани.

— Тебе что… не жарко? — спросила она, догадавшись, о чём я думаю, — раздевайся.

На самом деле мне не было так уж жарко, но я приняла условия игры и сняла длинную блузку, заменяющую домашний халат, оставшись в трусиках и бюстгальтере. С детства, вернее с подросткового возраста, я страдала комплексом женской неполноценности. Во всяком случае, так бы квалифицировали это современные психологи. Длинные ноги и плоский живот привлекали внимание мужчин к моей персоне. Но за стройность и худобу приходилось рассчитываться недоразвитыми грудями. Чтобы как-то подчеркнуть, что они-таки есть у меня, я упрямо носила бюстгальтер, хотя он совершенно не требовался. Кроме того, я, не рожавшая и не кормившая ребёнка, всё еще могла гордиться упругой грудью молодой девушки. Но я настойчиво покупала дорогие бюстгальтеры. Пусть нулевой размер, пусть не зачем…

— Снимай сбрую, — сказала Жанна, — у тебя такая грудка, ей лифчик не нужен. Как у девочки…