Кама с утрА. Картинки к Фрейду - Страница 30

Но жизнь, которую я совершенно не знала, внесла свои коррективы.

К концу месяца, отчаявшись устроиться на работу, я была готова вернуться домой в Иваново. Для работы в Москве, как оказалось, требовалась прописка, которую мне никто не спешил предоставить. Я что-то слышала о лимитчиках, но толком не знала, с чем это едят, а тётка Светка не спешила посвящать меня в эти дела, видимо, имея на мой счёт совсем иные виды.

— Слушай… девка, — сказала тётя Света, жуя кусок сухой воблы и запивая пивом, — а ты бы пошла к Седому… он тебе поможет…

Я уже знала, кто такой Седой. Это был противный мужик, живущий недалеко от вокзала и промышляющий заработками на проституции. Вокруг него крутились непотребные девицы, согласные на дешёвых клиентов, проходимцев, желающих спустить сперму, коротая время в ожидании поезда.

— Нет…. не могу… я — девушка, — заплакала я, понимая, о чём говорит моя хозяйка.

— Ну и ладно… ещё лучше. Пока поработаешь минетчицей…

— Противно, — протянула я, содрогаясь от одной мысли о предстоящей «работе».

— Да уж не противнее другого, — укоризненно отозвалась Светка. — Перед этим делом бахнешь полстакана водки. И все дела… никакая зараза не пристанет. И денежку заработаешь. И девственность сохранишь. Хочешь жить, умей вертеться… пока вертится… — Светка захихикала, кривя своим беззубым ртом.

Посопротивлявшись ещё пару дней, разрываясь между порывами вернуться в Иваново и категорическим нежеланием сделать это, я всё же согласилась пойти к Седому. Страх будущего был не таким сильным, как ужас прошлого. Впереди меня ждала неизвестность, как теперь стало ясно, не столь уж привлекательная. Но по большому счёту это была-таки неизвестность. А она всегда более притягательна, чем известное, но противное прошлое. Нет слов, меня страшило будущее у Седого, но тётка Светка всячески уговаривала, считая, что работа у Седого даст шанс, которого в случае возвращения в Иваново у меня не было.

— Ты только подумай сама… ну что тебя ждёт в твоём Иваново? — спрашивала она меня резонно. — Ну, трахнет тебя какой-нибудь ублюдок… родишь и будешь пахать на ткацкой, как твоя мамаша. К сорока годам превратишься в бабку… — живописала тётка Светка моё будущее и так мне знакомое.

— А тут? Что меня ждёт тут? — сопела я, размазывая сопли по щекам. — Грязное кресло у Седого и…

— Ну, ты и дура! Кресло это не навсегда. Вот увидишь, вывернется судьба другим боком. Всё от тебя зависит. А в Иваново…

Я не хотела в Иваново. Однозначно не хотела. А кресло у Седого я не хотела с сомнением и оговоркой. В итоге выбор пал на второе.

Седого прозвали так из-за седых волос, которые покрыли серебром его буйную шевелюру, несмотря на довольно-таки молодой возраст. Похоже, он не мылся и не расчёсывался годами. От одного его вида можно было вырвать, но Седой ласково погладил меня по голове и уверил, чтобы я его не боялась.

— Да уж, — разочарованно протянул он, осматривая меня. — Где тебя Светка нашла, господя. Сколько тебе лет? Не хватало под статью загреметь? Тринадцать?

На мне были старые потёртые джинсы производства Ивановской ткацкой фабрики, вылинявшая майка с Микки Маусом на груди.

— Я школу окончила… — пролепетала я, — семнадцать, скоро…

— Уже хорошо… — прервал Седой. — Но с такими данными только на минет могу поставить… Кто на тебя позарится? Ни кожи, ни рожи. А вот минет… да…

Я заплакала. Не из-за того, что не хотела делать минеты чужим дядькам, а из-за того, что Седой про меня вот так сказал. Что на меня никто не позарится. Обидно стало. Но Седой решил, что я сильно боюсь и, желая подбодрить, сказал:

— Не бзди, девонька… всё устаканится. Я плохого не посоветую. Вот, сядешь тут… — он показал в дальний угол, где стояло кресло, — а я уж к тебе буду подсылать клиентов. Ни о чём думать не надо. Открывай рот и соси…. ну, как Чипу-Чупс на палочке. В обиду не дам. Если что не так, кричи. Я рядом.

В тот же вечер, накачавшись до краёв водкой, я исполнила первый свой минет на «ура!». Точно я ничего не помнила, потому что была в стельку пьяной. Я сидела, утонув худым, почти детским телом, в глубоком драном кресле в квартире Седого, а какие-то мужики подходили ко мне и, раздвигая руками, сцепленные зубы, всовывали в мой рот свои члены. У некоторых они были тонкие и маленькие, действительно не больше леденца, а некоторые едва входили в меня, раздирая губы. Они тыкались в горло, вызывая позывы рвоты и, в конце концов, я всё-таки вывернула из себя всё, что съела за день.

Тётка Светка оказалась права. «Приняв на грудь» дозу водки, я пребывала в полусне, и почти ничего не чувствовала. Члены мелькали перед глазами… они постепенно стали существовать как бы отдельно от своих хозяев. Мужчин я толком не видела. Большие и маленькие, толстые и тонкие, стоящие колом и вялые, с шариками под кожей, прямые как оловянные солдатики или изогнутые… в моём воображении превращались в животных. Я начала их квалифицировать и давать имена. Маленьких и толстеньких называла хорьками. Длинных и тонких — солдатиками. Вялых — варёной колбасой.

В моей работе было небольшое разнообразие. Седой оказался мужиком со смекалкой и продавал мою услугу, рекламируя меня под разными образами. Как-то он дал мне денег и сказал:

— Жанетка, дуй в «Детский мир» и купи себе платьишко короткое, сандалики, школьную форму с фартучком, и джинсики свои тоже принеси… пусть тут гардеробчик на разный случай стоит.

Сначала я не поняла, зачем нужен маскарад. Но потом всё встало на свои места.